«Искусство сейчас на втором месте после наркобизнеса по финансовой составляющей», — Анатолий Криволап. Анатолий Криволап — cамый дорогой украинский художник Художник анатолий криволап картины

Анатолий Дмитриевич Криволап (укр. Анатолій Дмитрович Криволап; р. 1946) — украинский художник, мастер нефигуративной живописи.

Родился 11 сентября 1946 года в Яготине. Первым учебником по живописи Анатолия стала выцветшая довоенная книжечка с уроками рисования, которую он нашёл в библиотеке в Яготине.

В 1976 году окончил факультет живописи КГХИ.

Первый собиратель работ Криволапа — польский коллекционер Ришард Врублевский.

С 1992 по 1995 год Анатолий Криволап активно участвовал в деятельности «Живописного заповедника», известной в истории современного украинского искусства арт-группы. В 2000-х годах перебрался из Киева в село Засупоевка под Яготином, где живёт и работает и в настоящее время.

Анатолий Криволап считается самым «дорогим» современным художником Украины — в октябре 2011 года на торгах аукциона Phillips de Pury & Co в Лондоне его работа «Конь. Ночь» была продана за $124 343, а картина «Конь. Вечер» 28 июня 2013 года ушла с молотка на торгах Contemporary Art Day Phillips за 122,5 тысяч фунтов стерлингов ($186 200).

9 февраля 2012 года был объявлен список победителей Шевченковской премии 2012. Анатолий Криволап победил в номинации «изобразительное искусство» (за цикл из 50 работ «Украинский мотив»)

Анатолий Криволап художник-абстракционист, который прошел сложный путь от фигуратива через фовизм к собственному стилю. Творчество Криволапа развивается в рамках модернистской традиции восприятия мира через цвет. Как истинный модернист, Анатолий Криволап видит себя в авангарде украинского искусства. И если авангардисты начала прошлого века эпатировали новой экспрессией сияющих цветов общество, привыкшее к традиционной фигуративной живописи, то в начале этого века борьба продолжается, но только уже не с закоснелой традицией, а с новыми деструктивными тенденциями массового общества и глобализма.

Мировой рынок искусства все больше интересуется украинскими художниками. Их картины еще не попадают в список самых дорогих, но потенциал большой, говорят эксперты. Ми предлагаем вам ознакомиться с самыми дорогими работами современных украинских художников.

Художник: Анатолий Криволап
Картина: “Конь. Вечер”
Стоимость: $186,200

Работа украинского художника в 2013 году ушла с молотка торгов Phillips. Стартовая цена на полотно “Конь. Вечер “составляла 76 тыс. долларов. По результатам торгов стала второй самой дорогой среди проданных, после работы американца Кита Харинга. Полотна Анатолия Криволапа узнаваемые благодаря монохромности и ярким цветам. “Совершенствуя годами острое чувство цвета, художник стал известен благодаря своим последним ностальгическими мыслями о “Житнице Европы “, – сказано в каталоге аукциона Phillips. Полотно было написано в селе Засупоевка. По словам художника, особенно сложно было подобрать оттенки. Хотя когда Криволап рассказывал, что овладел более 50 оттенками красного, этот вызов был особенным. Конь должен был не слишком выделяться на фоне и при этом не слиться с ним. К продаже на аукционе картина находилась в частной коллекции в Европе, а также выставлялась в “Мистецькому арсеналі” в 2012 году. Картина является частью открытой серии работ, начатой в 2005 году. Она насчитывает еще 14 полотен.

Художник: Василий Цаголов
Картина: “Кого боится Херст”
Стоимость: $100,000

Василий Цаголов – киевский художник, хорошо известный за рубежом. Он активно реагирует на многие тенденции в обществе и искусстве. Не обошл он вниманием и Херста, как одного из самых известных, коммерчески успешных художников мира. Основная тематика творчества Херста – смерть, заявка на ее философско-религиозное осмысление. Цаголов тонко, иронично обыгрывает этот момент в картине “Кого боится Херст”. В 2009 году в PinchukArtCentrtе проходила выставка Дэмиена Херста. Одновременно с ней Василий Цаголов в киевской галерее “Коллекция” выставил эту свою картину. На полотне ковбой с пистолетами в обеих руках, идет вперед, стреляя направо и налево, оставляя после себя кладбищенские кресты. Образ ганстера, что занимает все пространство картины, написанный с нижнего ракурса, настолько довлеет над зрителем, что воспринимается как аллегория коммерческого искусства, навязывает нам свои вкусы, образ мышления и стиль жизни. Работу приобрел украинский коллекционер.

Художник Александр Ройтбурд
Картина: “Прощай, Караваджо”
Стоимость: $97,179

Одессит Александр Ройтбурд один из основателей украинского постмодернизма. Его работы экспонируются в нью-йоркском Музее современного искусства. “Прощай, Караваджо” была продана в 2009 году. Картина была написана под впечатлением похищения из одесского Музея западного и восточного искусства знаменитого полотна Караваджо “Поцелуй Иуды, или Взятие Христа под стражу”. Полотно стало началом серии монументальных работ “Ройтбурд vs Караваждо”. Одноименная выставка проходила в апреле-мае 2010 года в киевской галерее “Коллекция”. По мнению художника, подобная игра с шедеврами классики помогает раскрыть в них новое значение.

Художник Илья Чичкан
Картина: “Оно”
Стоимость: $79 500

Представитель Новой волны в украинском искусстве Илья Чичкан известный во всем мире. Наиболее узнаваемые его работы связаны с представлением известных персон в образе обезьян. Летом 2008 года картина Ильи Чичкана “Оно” была продана в Лондоне. Продажа состоялась на торгах Phillips de Pury – третьего по важности после Christie’s и Sotheby’s аукционного дома. Это был вторичный продажа: картину на аукцион выставил коллекционер, а не сам художник. “Я ничего из этого не получил”, – говорил Чичкан. На самом деле получил – репутацию. Если картину выставляет коллекционер и она продается, значит, в ее автора есть коммерческий потенциал.

Художник Олег Тистол
Картина: “Раскраска”
Стоимость: $53,900

Творчество художника Олега Тистола относят к необарокко. Его картина “Раскраска” ушла с молотка аукциона Phillips в 2012 году. Покупатель пожелал остаться неизвестным. Картина была создана на мероприятии Украинская неделя моды. Во время дефиле модельера Анастасии Ивановой гости на холсте рисовали цветными маркерами.

На аукционе в Лондоне картина мастера была продана за 124 тысячи 400 долларов, что стало рекордом среди украинских художников

Пятнадцать лет Анатолий Криволап искал «свой» цвет, чтобы в начале девяностых стать одним из самых успешных украинских художников, а в начале двухтысячных — и самым дорогим. Очередной ценовой рубеж картина Анатолия Дмитриевича преодолела месяц назад — работа «Конь. Ночь» была продана с аукциона в Лондоне за 124 тысячи 400 долларов. А весной нынешнего года его творение ушло с молотка в Нью-Йорке за 98 тысяч долларов. Впрочем, дела денежные не очень беспокоят украинского художника. Много лет назад он уехал из Киева, поселился в селе под Яготином и с неохотой покидает любимую мастерскую. Он не носит дорогие часы, равнодушен к украшениям, еде и быту. Говорит, что из-за жизни в селе немного поправился, но не променяет ее ни на что. Хотя при его возможностях мог бы сделать это в один момент.

«Я нашел более 50 вариантов красного оттенка»

— Вам говорили, что цвет ваших глаз, точь-в-точь как небо на полотнах, которые вы создаете?

— Никогда. Хотя, вспоминаю, девушки признавались, когда я смотрю на небо, мои глаза становятся голубыми. На самом же деле они серо-голубого цвета. А вот у моего молочного брата очи темно-синие, жгучие. Потрясающий оттенок.

— Но ваш любимый цвет, наверное, все-таки красный.

— Много лет я писал картины только в этом цвете. Меня и узнали благодаря красному. Нашел более пятидесяти вариантов этого оттенка! Красный цвет очень сильный. Он может быть праздничным и трагичным. Вся эмоциональная палитра в одном этом цвете. Меня всегда волновало, как можно с помощью оттенков передать то, что переживаешь. Палитра — лишь набор оттенков, за которыми стоят настоящие чувства или их отсутствие.

— Так было в вашей жизни всегда?

— Сколько себя помню. С самого детства у меня было ощущение, что в жизни все сложится как-то особенно. Мои родители не имели никакого отношения к искусству, были сиротами. У папы всего два класса образования, мама и вовсе в школу не ходила. Но именно она меня эмоционально поддерживала, верила. Рассказывала, когда я был маленьким, рисовал где попало и чем придется. Мог взять кусок угля, прислониться к белой стене нашего дома, и вдруг там появлялся конек. Учился рисовать сам. Показать, как это правильно делать, было некому. Помню, в библиотеке в Яготине нашел какую-то выцветшую книжечку с уроками рисования еще довоенного издания. Она и стала моим первым учебником по живописи.

— Значит, в то время, когда мальчишки мечтали стать летчиками и космонавтами…

— Период детства, когда я еще не рисовал, наверное, был самым счастливым в жизни. Потом пришел творческий фанатизм, вычеркнувший из нее практически все. Я уже не мог ничем интересоваться, кроме живописи. Папа работал машинистом на железной дороге и хотел, чтобы я пошел по его стопам. Говорил: «Надо иметь специальность. А живопись так, баловство». Нас в семье было три брата, я самый младший. Шутил всегда, два брата умных, а третий — художник. Мою профессию в семье долго не воспринимали, даже на выставки не ходили. Но мне было все равно — иной жизни я не представлял. Мое детство пришлось на послевоенные годы. У нас дома не было телевизора, часто оставались и без света. Зимой после четырех вечера уже начинало темнеть, заняться нечем. Я начал рисовать сначала от скуки, а потом перешел из реального мира в тот, который понимал лучше всего — мир красок. С тех пор как стал рисовать, не могу видеть жизнь реальной.

*Картина, на фоне которой стоит Анатолий Криволап, выполнена в желто-красно-синих тонах. Сколько оттенков на полотне, посчитать нереально — настоящая буря цветов. Отвести глаз от абстракции невозможно, в мелких одиноких деталях каждый находит что-то свое, скрытое в самых глубинах души. ФОТО: Сергей ДАЦЕНКО, «ФАКТЫ»

— Вы и людей не видите?

— Не вижу. Я их или чувствую, или нет. Все, с чем сталкиваюсь каждый день, зашифровываю в цветовую палитру.

— И какого я цвета?

— Я бы взял немного зеленого, провел красную линию и еще один цвет, который пока от меня скрыт. Сделал бы его серым, чтобы потом перекрашивать в зависимости от ситуации. Почти никогда не использую в работе зеленый цвет. Он слишком спокойный для меня. Не отражает моей энергии, поэтому нервирует.

— Что уж тогда говорить о белом?

— А вот наоборот! У меня дома практически нет мебели, а стены белые. Еще в юности решил, что самое лучшее для меня жилище — келья монаха. Белые стены, минимализм. Белый цвет универсален. Глядя на него, я могу видеть цветные программы. В этом его ценность. Белый цвет для быта, зеленый — для отдыха. Все остальные — для работы.

«Это в городе ночь темная, а в селе она… светлая»

— Сами вы какого цвета?

— Красного с малиновым оттенком. Как ваша кофточка. Даже еще ярче.

— Две ваши последние картины, проданные за большие деньги с мировых аукционов, фиолетовых темных оттенков.

— Это то, что сейчас меня волнует. Я работаю большими сериями. Если начинаю писать в каком-то цвете, то углубляюсь в него, как в «золотую жилу». Так получилось, что картина «Ночь. Конь» сине-фиолетовая. Какой оттенок будет завтра, не знаю. Цвет — это целая жизнь. Сначала надо к нему привыкнуть, узнать слабые, сильные стороны. Потом вытащить все это наружу. И… отпустить. Все, как в жизни. Я ведь не всегда был известен.

— Помните то время?

— Закончил Киевский художественный институт, и меня пригласили на работу. Это был фонд, где трудились художники, многие народные и заслуженные. Там платили приличные деньги. Я писал картину в месяц и получал за нее две тысячи рублей! В то время зарплата инженера составляла всего 150 рублей. Натюрморт у меня рождался за два дня и стоил 500 рублей. Колоссальные деньги! Но все художники в фонде зависели от чиновников, которые приезжали к нам на роскошных «Чайках» и решали, принимать работу или нет. Этих просмотров боялись больше всего. Я уже начал свои эксперименты с цветом, которые многих просто раздражали. Мне надо было либо подчиниться, либо уйти на «вольные хлеба». Я выбрал второе. 15 лет проводил свои эксперименты, практически не имея денег. Не умер с голоду благодаря польскому коллекционеру Ришарду Врублевскому. Он раз в месяц приезжал в Киев и покупал мои работы. Сегодня у него их 92. Жил более-менее прилично до начала девяностых. А в 1992 году меня пригласили на выставку в Германию. Первая же моя работа была продана за 12 тысяч марок! В то время семья в Украине могла прожить месяц на 10 долларов. Я стал богат.

— И поселились в самом центре Киева.

— Переехал в Киев уже после восьмого класса, когда учился в художественном училище. Потом ушел в армию, поступил в институт, начал зарабатывать. А в 90-х купил квартиру в самом центре. Из ее окон был виден памятник Лысенко возле Оперного театра. Меня признали, стали покупать работы. Кстати, я был одним из первых художников в Киеве, кто поднял цену за свои полотна до тысячи долларов. В то время в Украине коллекционеры покупали картины за 200, 300 долларов. Галереи стали отказываться выставлять мои работы, но я прекрасно продавался и за рубежом.

— Что это за история, когда вы сожгли свои картины?

— Это было два года назад. За два дня я сжег около двух тысяч своих этюдов. Все они написаны на картоне. Их и картинами не назовешь, многие остались незавершенными. Специально рисовал на картоне, зная, что такие работы никто не купит — галереи их не принимали, коллекционеров они не интересовали. Только мой поляк покупал. Но мне надо было тренироваться, расти. Сейчас, когда стал заметным, хочу, чтобы после меня остались только лучшие вещи. Зачем продавать этапы своего становления, эдаких наполовину Криволап? Тогда я и решил все сжечь. Палил два дня, разжигая огонь на собственном участке. А внук подвозил мне работы тачкой. Осталась лишь небольшая часть тех картин. Но будет время, спалю и их.

— Недаром вас сравнивают с великим Гоголем… У вас есть любимая картина?

— Их две. Мой дом, который написал в 1990 году. Это знаковый пейзаж. Создав его, понял, что выше планку творчества уже не подниму. Превзойти уровень той работы не смогу никогда. Картина продалась в Германии за 50 тысяч марок. Но, наверное, самая дорогая для меня моя первая абстракция синего цвета. Она у меня дома, никогда ее не продам.

— Значит, белые стены вашего дома все же завешены картинами?

— Нет, они чистые. Полотна у меня стоят. И не только мои. Со студенческих времен занялся коллекционированием. У меня есть работы знаменитого Николая Глущенко. Это такая подпитка.

— Можете себе позволить жить в любом городе мира. Тем не менее покинули Киев и перебрались в село за несколько десятков километров от столицы.

— Есть места, где хочется работать. А есть такие, в которых сам себя начинаешь ненавидеть. Киев я люблю, но перестал там работать. А в селе творю! У меня фантастическое место. Огород спускается прямо к озеру, ширина которого два с половиной километра, Вид такой, что захватывает дух. Ведь это в городе ночь темная, а в селе она… светлая. Вы бы видели эту картину! Я и пишу в основном вечером.

«В мое мужское тело будто кинули женскую душу»

— В жизни что-то интересует вас так же сильно, как живопись?

— Ничего, абсолютно.

— А женщины?!

— Думаю, они для меня на четвертом месте. Мои родные это прекрасно знают. Я — фанатик. Неудобный в быту человек. Могу без перерыва двадцать часов заниматься экспериментами с цветом. Без выходных и отпуска. Даже не стану себе готовить, если проголодаюсь. Максимум, на что способен, — купить или заказать еду. Все остальное — пустая трата времени. У меня никогда в жизни не было хобби. Вернее, хобби — работа. Правда, сейчас надо сделать небольшой перерыв. Начались проблемы со здоровьем, скачет давление. Наверное, из-за того, что стал работать с эмалью. Представьте, находиться целый день в закрытом помещении, где сто открытых банок с краской. Плюс скипидар.

— У вас нет на это аллергии?! Вы счастливый человек!

— Аллергии нет, а вот давление скачет. Врачи, посмотрев меня, спросили: «Вы что, на химкомбинате работаете?» Говорю: «Причем добровольно». Я же зависим от работы. В этом мое счастье и несчастье. Всю жизнь будто на качелях — то на высоте, то в провале. Но именно это безумно интересно.

— Говорят, за вашу работу «Конь. Ночь» на аукционе в Лондоне разразилась настоящая борьба среди коллекционеров.

— Меня это не интересует. Я не был ни на одном аукционе даже в Украине. Очень редко хожу на выставки. Не интересно. Все важное для меня происходит в мастерской. Что мне еще нужно знать?

— Например, то, что вас называют самым дорогим украинским художником.

— Ну и что?! Я же не бизнесмен. Деньги меня не интересуют. Начиная с 1992 года имею все, что хочу. А запросы у меня небольшие. Есть такая поговорка: богатый не тот, кто имеет много денег, а тот, кому не много надо…

— Но, согласитесь, деньги могут доставить немало приятных моментов. К примеру, покупка вещей, машин…

— У меня два авто. В основном езжу на джипе. Люблю спортивные автомобили, но они не для наших дорог. Одна из моих первых машин была очень заметной в Киеве — красная «Вольво». Она была тогда единственная в городе. Два последующих авто тоже были красными. А вот последняя серая. Я нашел образ своего быта — серо-белый. Цветными могут быть только краски на моих картинах. Все остальное в жизни я нейтрализовал… Знаете, в юности я гонял на мотоцикле, носил длинную стрижку и старался скрыть, что художник.

— Почему?!

— Какая-то немужская это специальность. Мы же, как извращенцы. Разве это нормально, что я более чувствительный, чем женщина? В мое мужское тело будто кинули женскую душу. Честно говоря, не встречал женщины, которая чувствовала бы мир сильнее, чем я. Зато вы, женщины, «приемники». Только вы можете по-настоящему оценить искусство, а не мужчина, который с вами рядом. Кем бы он ни был…

Опубликовать репродукции работ Криволапа в газете невозможно. Полиграфия не передаст игры цвета, которая уже очаровала поклонников искусства во всем мире и сделала их автора самым продаваемым украинским художником. 29 мая на аукционе Sotheby’s в Лондоне его пейзаж "Ночь" был продан за $83 700. Покупатель - англичанин, его имя не называют.

А в прошлом году за его "Луну над рекой" и "Степь" заплатили 48 и 98 тысяч долларов соответственно. А за работу "Конь. Ночь" - ее считают самой мистической у художника - в Нью-Йорке не пожалели 124 тысячи долларов.

В чем секрет успеха? Арт-дилер Игорь Абрамович считает, что это - душа, которая скрыта в картинах Криволапа.

- "Новый украинский пейзаж", как окрестили творчество Криволапа, завораживает! Прежде всего яркими насыщенными красками, где даже занесенный в "холодные" густо синий цвет кажется невероятно теплым. К такой манере письма автор пришел не сразу, поскольку в молодости получил классическое образование. Но стал искать себя, переживая, как все творческие люди, этапы разочарования, за которым следовали взлеты. Пережить один из самых тяжелых моментов в жизни Криволапу помогло тихое село Засупоевка в Киевской области, которое с 2000 года стало для него источником вдохновения. В своей мастерской в этом селе Криволап и сейчас проводит все свободное время. На светские тусовки он не ходит, с прессой не общается. Правда, для "КП" сделал исключение.

Самый трудный период я пережил с 1976 до 1989-й, - рассказал нам художник. - Годы поиска и переосмысления... После все складывалось относительно хорошо. Аукционы - это хорошо, но в нынешнем году я стал лауреатом Национальной премии им. Шевченко. Эти последние годы стали для меня наиболее успешными.

Анатолий Дмитриевич, в ваших картинах доминирует синий, фиолетовый, ярко оранжевый цвет. Почему вы выбрали именно такую гамму?

Это скорее не я выбрал цвет. А цвет выбрал меня. Но если серьезно, это интуитивно...

Имя самого дорогого художника Украины что означает для вас: признание, славу, материальное благополучие?

Думаю, для каждого творческого человека главное - это самореализация. Все остальное второстепенно.

На что тратите деньги, вырученные от продаж?

Большинство моих картин, которые выставляются на аукционах, в том числе украинских, написаны мною, но не принадлежат мне. Как и гонорары. (Художник намекает на то, что картины, за которые заплатили крупные суммы, были выставлены на торги не им, а перекупщиком. - Прим. ред.) Работа художника материально - дорогостоящее занятие. Покупка холстов, красок и оплата мастерской. Семья… Продажа картин на самом деле носит нестабильный, периодический характер.

Есть картина, которую вы еще не успели создать?

Известно, что художник переживает "роман" с каждой картиной. А когда он заканчивается, всегда надеешься, что новая будет полнее, интереснее. Иначе дальнейшая работа просто не имела бы смысла.

В тему

В мае этого года на Sotheby"s продали за 119,9 миллиона долларов картину норвежского художника Эдварда Мунка "Крик". Это самая большая сумма, которую когда-либо платили за произведение искусства на аукционных торгах.

Кстати

ТОП-5 самых дорогих художников Украины

Александр РОЙТБУРД. В июне 2009 года на лондонском аукционе его картина "Прощай, Караваджо!" была продана за $97 000.

Василий ЦАГОЛОВ. Летом в Лондоне 2009 года его работа из цикла "Офисная любовь-2" ушла в руки западного коллекционера за $53 600.

Олег ТИСТОЛ. На торгах Phillips de Pury & Co "Море" Тистола из проекта "ЮБК" купили за $28 750.

Александр КЛИМЕНКО. Летом 2011 года его "Индия. Гоа" стала самым дорогим украинским лотом аукциона Phillips de Pury & Co и была продана за $25 000.

Игорь ГУСЕВ. На том же аукционе картина "Возвращение Элвиса" из коллекции "Космо" была продана за $16 000.

Для сравнения, в 2008 году на том же лондонском аукционе Phillips de Pury & Co картину "Жук" российского художника Ильи Кабакова продали за 6 миллионов долларов.

Рубрика ТЕМА НОМЕРА

Мы приехали к художнику в жаркий летний день и сразу почувствовали контраст с раскаленной суетой большого города. Сто километров от Киева, волшебный пейзаж, кружение птиц над озером, уютная гостиная и неспешное течение интересной беседы... Это та экосистема, в которой рождаются работы Криволапа, и именно здесь становятся понятными главные мотивы новейших серий художника. Вот это окно, из которого он наблюдает закат над озером, вот эти домики, скот и другие элементы сельской пасторали, возникающие на его полотнах последних лет.

Криволап получил академическое образование, но долго занимался исключительно абстрактным искусством. Несколько лет назад художник начал активно вводить в свои произведения реалистические элементы, а сегодня, умело балансируя на грани абстракции, он создает медитативные пейзажи в узнаваемой горячей цветовой гамме.

Анатолий Криволап. Фото: Максим Белоусов

Смелое применение активных, часто открытых цветов — один из «фирменных» приемов Анатолия Криволапа. Его чувство цвета близко к народному — те же самые дерзкие сочетания мы встречаем на традиционной украинской одежде, декоре платков и в прикладном искусстве. В мастерской художника наряду с десятками готовых и незавершенных работ разных лет лежат несколько ряднин: в контрастных разноцветных полосах этих творений сельского гения — сила, которая так нужна современному художнику, чтобы не потеряться в гуще многочисленных заимствованных «-измов». Модернизм, абстракционизм и т. д. — современный художник не может вырваться за рамки «брендирования», крайне необходимого в мире, перенасыщенном информацией. Но за рамками привычных маркировок лежит понятие генетического кода — и именно этот код нашел свое яркое выражение в творчестве Анатолия Криволапа.

На заходе солнца

Он один из самых успешных украинских художников, у него огромное количество поклонников и коллекционеров, собирающих художника «вглубь». Работы Криволапа продаются по рекордным ценам на ведущих мировых аукционах и арт-ярмарках, выставляются во всех престижных украинских музеях. А в художнике поражает его скромность — не только в быту, где он далек от «новорусской» тяги к чрезмерному роскошеству, но и в творчестве. Анатолий Криволап не относится к творцам, которые параллельно с основным видом деятельности активно делают себе пиар. Его редко встретишь на светских тусовках. Даже на творческих мероприятиях он бывает не часто. Далеко позади буйное начало 90-х, когда художник вместе с другими мастерами отечественного нефигуратива — Тиберием Сильваши, Александром Животковым, Николаем Бабаком, Николаем Кривенко и Марком Гейко входил в объединение модернистского направления «Живописный заповедник», спорил о путях развития современного искусства и т. п. Сейчас Криволап продолжает дружить с выходцами из «Заповедника», однако в творчестве избрал индивидуальный путь. Но интерес к проблематике эволюции искусства и нынешнему отечественному арт-процессу у художника не угасает. В марта 2011 года Криволап опубликовал на веб-сайте журнала ART UKRAINE свой ​​манифест, где кратко выразил неудовлетворение нынешним состоянием актуального искусства. Эта публикация стала одной из самых посещаемых статей нашей онлайн-версии и явно вызвала широкий общественный интерес. Итак, предлагаем вам продолжение нашего диалога с живым классиком.

Март

— Сегодня вас по праву называют классиком украинского изобразительного искусства. Но с чего началось ваше увлечение живописью?

— Наверное, это вышло случайно. Я родился в Яготине, это была послевоенная эпоха, ни дорог, ни радио, ни телевидения. Когда поступала осень, в пять уже наступала ночь, делать нечего, а мы, дети, еще не спали. И я начал рисовать. Всегда думал, что рисовал лет с десяти, но потом мама рассказала, что я вырисовывал лошадок с раннего детства. И так увлекся, что другое было мне неинтересно.

— Вы начинали все же с фигуративной живописи, школу посещали в советское время, учились в училище, впоследствии в худинституте. Когда же появился интерес к абстракции?

— Это довольно длинная история. Где-то в 20 лет я впервые услышал, что в мировом искусстве существует такое направление, как абстракция, и какая-то картинка из каталога меня просто прожгла. До того я себе планировал, что буду утонченным колористом вроде Серова. В институте я специально попросился к Пузыркову, то был единственный действительно академический педагог. То есть я все делал, чтобы избежать увлечения абстрактным искусством. Но от себя никуда не денешься.

Вечернее поле

— А когда вы начали заниматься нефигуративной живописью?

— Можно сказать, что параллельно я занимался ею все время.

Мое серьезное знакомство с искусством состоялось в Риге, в 1965-67 годах, когда я служил в армии, однако имел возможность ходить на выставки. В Прибалтике не было такой цензуры, как в Украине, там можно было увидеть все — включая абстракцию. Поэтому, вернувшись в Киев, я учился с прицелом на эксперименты с цветом. Но даже когда я выполнял академическую работу, был недоволен сделанным, вплоть до бешенства, — я не знал, в чем причина, но понимал, что делаю что-то не то.

На поиск себя ушло почти 20 лет. Я работал, как в лаборатории, вел дневники, экспериментировал. Была серьезная проблема — гармонизировать яркие цвета, и я пытался ее решить. В живописи существует немало законов, например, главный закон академии: «Больше грязи — больше связи», потом все можно гармонизировать за счет белил. Но взять чистые краски, кричащие, и сделать так, чтобы они идеально совпадали — для этого нужно было найти какие-то нестандартные подходы. Меня всегда завораживали яркие цвета, но гармонизировать их я сначала не мог. И я понял, что нужно приложить усилия, чтобы справиться с такой задачей.

Заход солнца на озере

— Это трудный путь, видимо, требовал от вас недюжинной храбрости...

— Не думаю, что это храбрость, просто я не имел выбора. Я всегда знал, что творческая работа — это полет, а у меня, пока я не нашел свой ​​путь, полета не было. Важность цвета интуитивно чувствует народное искусство, в частности украинское, в котором очень часто сочетаются открытые яркие цвета. Меня всегда удивляло, что при этом разнообразии цветов в народном искусстве палитра отечественных мастеров-академистов старой школы всегда была такой бедной.

— Несмотря на такую ощутимую связь с народной традицией, вы один из пионеров современного искусства в Украине; объединение «Живописный заповедник», в который вы входили, было в начале 90-х флагманом актуального искусства, которое пришло на замену соцреализма. Как случилось, что вы стали именно на этот путь?

— Я никогда с него не сходил, никогда не был советским художником. Я окончил институт, за два года отработал норму для Союза художников, а по тем временам это был редкий случай, чтобы за такой срок сделать три республиканские выставки. Я мог вступить в молодежную секцию Союза художников, но не пошел туда.

Озеро. Утро

— А чем вы занимались все это время?

— Экспериментировал. Живописный материал выводил на какие-то искания и новые шаги. В моем творчестве не происходило революций, это была просто эволюция.

— Интерес к нефигуративному искусства был скорее присущ модернистской эпохе, а затем мировое искусство пошло дальше. Когда вы активно занимались абстракцией, в Европе были уже совсем другие, постмодернистские ориентиры. Пережили ли вы после краха СССР травму всезнайства, характерную для отечественной гуманитарной интеллигенции?

— Я считаю, что искусство — эгоистично, и каждый должен прожить свою судьбу, как она есть. Я всегда был настолько погружен в собственные отношения с цветом, что даже не особенно интересовался всеми этими течениями. Посмотрите, сколько раз хоронили живопись, но она жива. И пока есть краски, пока есть люди, рожденные с даром общения через краски, до тех пор будет и живопись. Даже наши отечественные художники, которые в 90-е быстренько бросили кисти, чтобы поиграть с фото и видео, впоследствии вернулись в живописи.

Возле озера

— А вам были интересны эксперименты с новейшими медиа?

— Я лет двадцать очень внимательно присматривался к новым медиа, ходил на выставки, но это искусство меня не трогало и не трогает. Думаю, что художники делятся на группы: у одних очень богатая фантазия, они обычно «выдумывают миры», пишут сложные композиционные фигуры, кто-то, наверное, более способен к актерству, самопиару, другие видят какие технологически интересные вещи, а еще кто-то горазд на приколы. А если у человека лучший язык, которым он владеет от природы, — живопись, то нет смысла порывать с ней. Другое дело, что, действительно, новое время требует новой формы.

— Вы активный культурный турист: часто ездите за границу, бываете на ведущих художественных выставках?

— Умеренный. Я просто не имею такой необходимости. Считаю, это в молодости важно получить максимальный объем информации, а дальше путь идет к себе.

Озеро. Восход месяца

— Недавно вы стали самым дорогим художником Украины, ваши работы есть и в Национальном художественном музее, и в других ведущих собраниях, то есть творческая карьера сложилась. Вы себя чувствуете метром?

— Я человек, который всегда сомневается, поэтому такого ощущения нет. А относительно того, что я дорогой… Я был самым дорогим изначально, то есть еще с 1990-го года. С тех пор я цены все время только поднимал. У меня был контракт в Германии, моя работа еще в 1992-м году была продана за 11 тысяч марок (87 х 105). Когда я приехал в Киев, здесь все отдавали работы по 200 долларов, а мои произведения уже стоили тысячи.

— А сегодня где вас покупают больше — вы работаете на отечественного или западного коллекционера?

— Первые 15 лет у меня вообще не было клиентов в Украине, а в последние 5 лет практически все мои коллекционеры из Украины.

Вечерний берег

— Вас не утомляет присутствие на всех мероприятиях, где участвуют ваши работы?

— Я никогда не присутствовал даже на открытии собственных выставок. Это для меня пытка — пережить открытие. Собственно, моя позиция была всегда такая: художника должны знать по работам, а не в лицо.

— Насколько быстро вы работаете? Успеваете удовлетворить спрос на вас? Например, для многих художников, выходящих на глобальный рынок, это очень значимая проблема, потому что их скорость продуцирования не совпадает с бешеным спросом на них, и очередь за их творчеством может выстраиваться на несколько лет.

— Я думаю, это вопрос технологии. В таких случаях, как правило, создается искусственная ситуация, ажиотаж. Но это не значит, что у художника нет работ. Я знаю такие случаи, что художнику запрещали писать, чтобы он стоил дороже.

Что касается меня — иногда полотна стоят годами, а иногда за час может появиться большое полотно. Это не зависит ни от моего желания, ни от необходимости, ни от чего — это чистый случай.

Украинский мотив. Хата

— Вы следите за событиями в современном украинском искусстве, за его развитием, за последующими поколениями?

— Конечно. Но я больше в роли наблюдателя и в ожидании.

— То есть вы все еще ​​не нашли своих единомышленников среди молодых коллег?

— Я бы очень хотел, но пока не видел. Современное искусство обладает чрезвычайно широким спектром, и в этом спектре пока я не видел каких-то решений интересных. А о выставках — актуальное искусство все же должно быть очень четко привязано к жизни, а когда такой привязки нет, то это больше похоже на игру.

Полонина Карпат

— Актуальна ли для вас коллективная модель художественной рефлексии и осмысления реальности?

— Нет, эти времена позади. В человеческом плане у меня немало хороших отношений, но в творческом... В начале 90-х был период, когда нас, художников круга «Живописного заповедника», творческое общение очень обогащало. Но потом мы разошлись, каждый пошел своей тропкой. Это нормально.

— Западная художественная система устроена таким образом, что художник, достигая определенной степени успешности, определенного возраста, начинает учить следующее поколение. А вы где-то преподаете?

— Я пробовал преподавать. Я даже подготовил несколько художников, и по цветовым решениям их легко узнать. Получилось какое-то клонирования. А потом я вообще почувствовал, что сам начинаю делать не то, что хотел бы, и понял, что эти эксперименты надо прикрыть.

Вечер на озере

— Но кто-то же должен учить людей!

— Должны учить посредственные художники... Они дают основу, базу, а дальше человек должен следовать сам. Проще, конечно, взять и перенять чужое видение, но так хорошим художником не станешь. Поэтому я не вижу смысла учить. Сильные выживут сами и найдут свой ​​язык. Художественный язык — это код. Художник кодирует образами, поэт — словами, но кодируются чувства и мысли, не идеи. Мне очень смешно, когда в искусстве говорят об идеях. Идея может быть в науке, философии, ибо там есть открытие. Я не знаю среди художников ни одного философа.

— Насколько вам интересна история искусства, с кем из художников вы можете вести диалог сквозь время или сквозь пространство?

— Это стандартная ситуация всех художников: все проходят практически через всю историю искусства для того, чтобы прийти к себе. На каждом этапе у меня был какой-то свой ​​образец, с которым я мог бы вести разговор.

— Какими мыслями, ощущениями вы живете сегодня, чем дышит ваше искусство?

— Я вернулся к такому аутсайдеру в искусстве, как пейзаж. Пейзаж, который сделал, собственно, и революцию, и эволюцию всего искусства, — с начала ХХ века был практически выброшен за его пределы. Я всегда для поддержки, для расписки писал этюды, пейзажи — и недавно понял, что мне это стало интересно как большой проект.

— Давно ли произошло это возвращение?

— Я пишу пейзажи всю жизнь. Когда делал абстракции, то параллельно делал и пейзажи, даже в 90-е годы. Потом увидел, что выше хатки, украинского мотива я планку не подниму, поэтому пошел в абстракцию, которая открыла совершенно иные горизонты, новые ощущения. Но когда я переехал жить сюда, в Засупоевку, мне захотелось чего-то действительно украинского, может, даже гоголевского. И я осмысленно вернулся в пейзажной живописи.

— Ваш пейзаж граничит с абстракцией, иногда не можешь угадать, это абстракция или фигуратив.

— Да, я остаюсь верным абстракции, потому что считаю, что на данный момент абстракция — самое интересное, что человечество создало в искусстве.

— Отличительная черта ваших произведений — очень активный, своеобразный фиолетовый цвет, на грани красно-сине-лилового... Это просто дань красоте заката или проявление некоего специфического внутреннего состояния?

— Это внутреннее состояние. Ведь я не рисую собственно пейзаж, а создаю эмоциональное пространство.

— Что значит для вас этот цвет?

— Это, наверное, вневременность. Я как-то с детства не чувствую времени, никогда не воспринимал реальность такой, какая она есть, видел все через собственные чувства.

— А вы не боитесь не поспеть за временем? Упустить какой-то важный аспект настоящего?

— Мне направление contemporary напоминает марафон — съезжаются люди со всего мира, бегут, но это все временная штука, сегодня марафон в Сиднее, завтра в Германии. Посмотрите, как быстро меняются все эти направления. Искусство — это такой корабль, огромный и тихий, который плывет строго по своему курсу, а вокруг снуют катера, шлюпки. В искусстве надо жить собственными чувствами, мыслями и собственным миром, иначе ты будешь просто участвовать в каком нелепом марафоне. Кому это интересно — он бежит. Мне так жить неинтересно.

— А что остается, когда останавливается время?

— Для одного каталога я написал, что тишина — это встреча вечности с обыденностью, думаю, что эта фраза может быть вам ответом. В принципе, такое же солнце, такая же зелень существовали на Земле и две, и три тысячи лет назад, и художники тогда что-то делали, но видели все всегда одно и то же. Все в мире стабильно, а есть просто смена интересов, восприятия и отношения. Каждый должен находить свой ​​путь.

— У вас такой интровертный взгляд на искусство. Не вызвано ли это влиянием религии? Вы верующий человек?

— Я не слишком углублялся в эти вопросы, такие вещи чувствуются на интуитивном уровне. Я всю жизнь работаю с красками, и то, что с ними делается, действительно может сделать из неверующего человека верующего. Когда начинал, я был очень самоуверенным, думал, что легко сделаю так, как я хочу. Но сколько ни делал, ничего не получалось. Это продолжалось очень долго, пока меня интуитивно не перемкнуло. И во время работы там, где нужно было взять серым, я начал брать желтым, либо синим, либо красным, — а потом удивлялся, как такое может быть. Я научу колориту, гармонии даже медведя, но это еще не значит родить художника... Я просто труба — сквозь меня что-то идет, и я это воплощаю. И это состояние, наверное, самое счастливое, но такие моменты в творческой жизни, к сожалению, нечасты.

— Вы поселились в замечательном месте, на природе, занимаетесь любимым делом. А что еще вас интересует, чем вы живете, кроме живописи? Интересуетесь ли вы, например, политикой?

— Как обычный человек я все вижу, но, несмотря на свой ​​бешеный темперамент, не позволяю себе сильно въезжать в такие вещи, иначе просто не смогу нормально работать. Я считаю, что качественно делать свою работу — это лучшая политическая позиция.

— «Мир ловил меня, но не поймал», как писал Сковорода?..

— В определенной степени да. Я прожил жизнь только с работой, и весь интерес всегда был в ней. Все, что вне ее, — это, пожалуй, процентов 10% моей жизни. Я даже не заметил, как дети выросли, как я прожил это время.

— Ваши потомки пошли в художники?

— Дочь. Сын у меня машинист, как мой отец, ведь я из семьи железнодорожника. Дочь с детства начала рисовать, обладает чрезвычайным колористическим даром, то, что я брал работой, экспериментами, опытами, она имеет от природы. Хорошо это или плохо — время покажет. Потому что именно препятствия делают свое доброе дело, в том плане, что человек или отступается, или, наоборот, становится сильным и вырабатывает характер, необходимый для художника, позиции и все остальное.